– Все, – уставшим голосом сообщил он, – все документы у меня.

– Очень хорошо, – улыбнулся Борис Самуилович. – Они решили, что могут нас испугать.

– Двоих ранили, – сообщил Ганеев, – одного тяжело.

– Не страшно, – отмахнулся Каплунович, – главное, что у нас есть эта папка. Теперь пусть побегают. Поехали к нам в офис. Я думаю, к нам они не залезут. Нужно будет усилить охрану.

– Я всех соберу, – пообещал Ганеев, – только пока лучше останусь здесь и позабочусь о раненых.

– Ты с ума сошел? – У Каплуновича стали оловянные глаза. – Отпускаешь меня одного? А если они опять нападут? И по дороге меня убьют? Тебе жизнь этих двух придурков важнее, чем моя?

Ганеев молчал. Он понял, что допустил ошибку, потрясенный ранением своих людей.

– Оставь им одного человека, – холодно приказал Каплунович, – пусть вызовет милицию и «Скорую помощь». А мы уезжаем. Ты меня понял?

Ганеев кивнул. Он все понял. Борис Самуилович откинулся на спинку кресла. Он посмотрел на раненых и вдруг подумал, что никогда бы не сделал этого несколько лет назад, когда был перспективным ученым. «Тогда бы не сделал, – сам себе ответил разозлившийся Каплунович. – А сейчас я другой человек. Тогда я был нищий ученый, никому не нужный и не имевший денег в кармане. А сейчас я глава крупной корпорации и обязан заботиться о своей безопасности. От меня зависят судьбы сотен и тысяч людей. Без меня они останутся без работы и без средств к существованию». В глубине души он хорошо понимал, что лукавит: он изменился, стал совсем другим человеком. Но не хотел в этом признаваться даже самому себе.

Вышедший из салона автомобиля Ганеев дал указания своим людям, оставил одного телохранителя с машиной, а остальным приказал следовать за ними. Но на этот раз, подойдя к автомобилю, он сел не на заднее, а на переднее сиденье, подчеркивая иерархическую разницу между хозяи-ном компании и его телохранителями. Каплунович понял этот скрытый вызов и только усмехнулся. Когда машина наконец тронулась, он открыл папку. Первый лист был чистым. Второй тоже. «Зачем она положила сюда столько листов чистой бумаги?»– раздраженно подумал он, поднимая всю пачку листов. И обомлел от изумления. В папке лежала пачка чистой бумаги. Здесь не было ни одного исписанного листа!

– Ганеев, – сумел прохрипеть Каплунович, – где обзор?!

Помощник обернулся к нему и смотрел непонимающими глазами. На коленях у Бориса Самуиловича лежала папка с чистыми листами бумаги.

Шестнадцатое октября

В Мадрид они прибыли вечером. Было еще достаточно светло. Автобусная станция в Мадриде находилась южнее вокзала Аточа, на юго-востоке города. Они вышли из автобуса с одной сумкой в руках. Дронго поднял голову. Тучи над городом обещали грозу.

– У меня нет никаких вещей, – напомнила Вера, – и у вас тоже ничего нет, кроме костюма и куртки, которые на вас надеты. Может, подумаем, как быстрее найти отель?

– Рядом есть «Ритц» и «Палас», – вспомнил Дронго, – великолепные пятизвездочные отели, в которых можно снять хороший номер.

– Вы всегда селитесь в таких отелях? – поинтересовалась Вера.

– Во всяком случае, стараюсь выбирать лучшие.

– И об этом все знают? – Она выразительно смотрела на него.

Он улыбнулся.

– Неплохо, – одобрительно произнес Дронго, – вы начинаете думать. Это меня радует.

– Не нужно меня оскорблять на каждом шагу, – обиделась Вера и подняла руку, – кажется, дождь собирается. Мы будем разговаривать или поедем искать отель?

– Пройдем на станцию и закажем оттуда отель, – предложил Дронго, – и дайте мне вашу сумку. Будет лучше, если я сам ее понесу.

Им удалось довольно быстро заказать номер в отеле «Инглес», находившемся недалеко от Пуэрта-дель-Соль, одной из главных площадей старого Мадрида. Потом они пообедали в небольшом ресторане на Виа Гранде. Сильный дождь начался, как только они решили взять такси, чтобы ехать в отель, и продолжался все время, пока искали свободную машину. Наконец автомобиль удалось найти. Уже сидя в салоне машины, Вера ровным голосом поинтересовалась, почему Дронго взял один номер на двоих, а не сдвоенный номер, о котором она просила еще в Хаэне.

– Там таких номеров не было, – вспомнила Вера, – а здесь наверняка есть отели с проходной дверью между номерами. Или вам нравится пользоваться со мной одной ванной?

– Всегда об этом мечтал, – в тон ей ответил Дронго, – только одно обстоятельство. Наши преследователи прекрасно знают, что мы не муж и жена и даже не любовники. И поэтому будут искать в первую очередь отели со смежными номерами, решив, что мы с вами выберем именно такой. Ваш балл за находчивость я снимаю, на этот раз вы ошиблись.

– Назло им нужно стать любовниками, – усмехнулась Вера.

– Только через три дня, – мрачно отозвался Дронго, – или уже через два, если мы сегодня наконец доедем до нашего отеля.

«Инглес» оказался небольшим отелем, в котором им дали средних размеров комнату и небольшую двуспальную кровать. О кровати в парадоре Хаэна оставалось только мечтать.

– Это двуспальная кровать? – возмутилась Вера. – По-моему, вы не поместитесь на ней даже в одиночку.

– Придется потерпеть. – Дронго положил сумку на пол. – Между прочим, я промок до нитки, и у меня нет ни сухой рубашки, ни лишней пары брюк.

– В ванную первой иду я. – Вера бросилась в ванную комнату. Он повесил куртку и вышел из номера, забрав с собой карточку-ключ. В этой небольшой гостинице были узкие коридоры и относительно маленькие комнаты. Он прошел до конца по коридору, осмотрел выход на пожарную лестницу. Спустился к портье. Это был мужчина средних лет с потухшим взглядом. Есть такие взгляды у мужчин в тридцать пять, когда они точно знают, что жизнь в общем закончилась и все оставшееся время они проведут за стойками похожих отелей. Когда им самим точно известно, что за оставшиеся тридцать или сорок лет в их жизни не произойдет никаких кардинальных изменений. Дети вырастут и уедут. Появятся внуки. Сварливая жена будет одна и на всю жизнь. А работа позволит лишь нормально существовать и не мечтать о большем. Для таких мужчин уже в тридцать пять закрыты все театры и библиотеки. У них никогда не будет любовниц, если на них не обратит внимание стареющая соседка или взбалмошная экзальтированная гостья отеля, пятидесятилетний юбилей которой отмечался еще в прошлом веке. Время будет идти параллельно судьбе такого мужчины, и на смертном одре он вспомнит всю свою долгую и однообразную жизнь, чтобы пожалеть о том, как она прошла. Но будет уже слишком поздно, подумал Дронго.

Словно вся жизнь этого человека промелькнула у Дронго перед глазами. Ему стало грустно. Не всем дано открывать новые земли или путешествовать по миру. Очевидно, что не всем.

– У вас можно заказать чай или кофе? – поинтересовался Дронго.

– Да, сеньор, – грустно кивнул плохо выбритый портье. У него был большой нос и крупные выразительные глаза. – Вам чай или кофе?

– Один чай и один кофе. Пусть принесут к нам в номер, – попросил Дронго, оставив на стойке бумажку в сто евро.

Портье был честным человеком. Очевидно, это качество тоже мешало ему в жизни.

– Простите меня, – грустно сказал он на хорошем английском, – вы дали слишком много. За чай полагается платить пять или десять евро. Возьмите ваши деньги.

Дронго обернулся.

– Я дал правильно, – возразил он, – оставьте эти деньги себе, и пусть они принесут вам удачу.

– Спасибо, сеньор, – улыбнулся портье, – я не очень верю в удачу. Удача часто делает дураком того, кому она отдает свое предпочтение.

Дронго замер. Он знал похожую фразу Френсиса Бэкона. Неужели этот портье читал Бэкона? Сеньор Антонио Сертада, прочел Дронго табличку.

– Где вы изучали английский, сеньор Сертада? – спросил он.

– В Англии, – ответил портье, – я изучал философию. Но потом у меня погиб отец, и я вернулся в Испанию, чтобы кормить семью. У меня было шестеро братьев и сестер. Пришлось много работать.